Коль каждый миг — рассеянных сил борьба,
Где каждый вздох — покрытая пеплом рана,
Освободится ли свеча, чья горькая судьба
Угаснуть в смерти хладного тумана?

Там, где время не плело золотых своих нитей,
Где взгляд не ведал рассветов горьких и ночей,
Где миг был вечен за гранью сущего дверей,
Где времени колесница встала без возных коней.

В том мире пространство не знало пустот границ,
Как море, что не ведает земли печальных лиц.
Там звезды еще не зажгли своих остроконечных спиц,
Скрыв бесконечность в точке света молнии зарниц.

Ни ветра, ни звука, ни искры, ни тепла.
Но в центре застыл незаметный ответ.
Там вечность молчала, пока шла борьба,
И имя дыханья ей стал — флуктуэт.

Всё было одно, без фигур сумрачных страстей,
Как сердце, что замерло в восковой тишине.
Ни множеств, ни споров, ни всполоха от теней —
Лишь тишина, заключившая кровь мира в зерне.

И в этой блаженной тюрьме жил Отец,
Наличествующего Бытия единый жнец.
Он в вечности плёл вековечный венец,
Но мечтал свой последний исполнить конец.

Ничто за пределами не подавало вестей,
Ни отблесков чужих, ни тепла иных теней.
Он был одинок, как звезда в пустоте полей,
Замкнувшийся в круге бесчисленных дней.

Быть совершенством — проклятье одно,
Где невозможно восстать над вечным.
Его Бытие отражалось в своём же окне,
Как пленник, коему не быть чужому встречным.

Безграничность свободы — мираж за стеной,
Где быть или не быть — единственный выбор.
Он мог быть любым, но покой стал бедой,
И небытие для него стало судьбы призывом.

Человеку свойственно предписывать Богу,
Могущество, что является виденью оку.
Но забывают они, что сила держателя — творца,
Не властна над сутью, что в сердце горит кузница.

Путь к исчезновенью закрыт был собой,
Его бытие стало непреступной стеной.
Всемогущ над миром, но слаб пред собой,
Где его сила мешала нарушить застой.

Его совершенство — бескрайний предел,
Где сущность свою обессилить он не умел.
Он мог стать иным, но не мог вовсе не быть,
И в этом вся тяжесть существа его нить.

Но в уме бессмертного вспыхнуло знанье:
Что путь к забвенью — в разрушенье себя.
Лишь через распад мог обуздать он желанье,
Рассечь своё тело, и оковы разорвать бытия.

Он понял: нет силы, чтобы исчезнуть вдруг,
Но можно тело на множество членов разбить.
И вечности свет, чей замкнувшийся круг,
Множеством хрупких миров начнёт исходить.

Он воззрился на себя, как на покойника без гроба,
И взревел гневом, что рвётся из силы бесцельной внутри.
"О, тело моё! Ты — боль, ты — тоска, ты — тюрьма!
Пусть мой гнев станет смертью, разорвав всё в крови!"

Он вырвал сердце, в ладонях сжав,
Где веками кипела вечная боль.
"Ты билось напрасно, свой раздувая устав,
Теперь стань землёй, чьё ядро — мой крест и соль!"

Хруст рёбер раздался в давящей тиши,
Разбил их о камень с подвенечным проклятьем
"Вы — мёртвый каркас, не достойный души,
Станьте холодными горами и снегом кровавым!"

Он разорвал вены, смеясь сквозь рыдания,
Багровые струи смешались с Божьей слезой.
"Ты, кровь, источник всех лживых мечтаний,
Стань морем, влекущим гибель с собой!"

С треском он рвал волосы, сплетённые между собой,
И разметал их по грязной, скомканной тверди.
"Станьте травой, деревьями, лесной стеной,
Но пусть ваш рост напоминает земле о смерти!"

Он поднял руки, дрожащие в ярости,
И зубами разорвал их, как шипы цепей веков.
"Станьте молниями, бичом ужаса власти,
Пусть ваши удары разносят в прах основы миров!"

Зубами сжал он язык, крича в злости:
"Ты говорил, питал бесплодные мечты!
Теперь будь проклят, будь голосом страсти,
Человечества тёмного желания беды!"

Он вздохнул глубоко, последней волей своей,
И, собрав остатки гнева, поднял голову ко тьме.
С размахом и яростью, как палач в час расправы,
Он обрушил череп о колено, в пыли и крови оставив.

Треск раздался, погасли бренные очи,
И осколки черепа взлетели в ночи.
Пронзили пустоту, засияв, словно свечи,
И тяжбы цепи распались в жизни лучи.

Мир из его плоти восстал, жестокий и злой,
Как насмешка над тем, кто хотел исчезнуть.
Но надежда дрожит под несносной болью большой,
И однажды свеча сможет во тьме утихнуть.

Коль каждый миг — рассеянных сил борьба,
Где каждый вздох — покрытая пеплом рана,
Пусть же угаснет одинокая свеча,
Растаяв в ледяном дыханье смертного тумана.

Но человеку не стоит надеяться зря —
В этом мире лишь вечный круг желанья.
И муки, что носит с собой бытия петля,
Оставят надежду — лишь новой обманкой страданья.